➇ Купить билет
➆ Поддержать музей
➅ Слушать радио
Глава
вторая
вторая
Взгляд в мир
Глава вторая
Взгляд
в мир
Aqua vita nuova F. W. Шепчу «прощай» неведомо кому. Не призраку же, право, твоему, затем что он, поддакивать горазд, в ответ пустой ладони не подаст. И в этом как бы новая черта: триумф уже не голоса, но рта, как рыбой раскрываемого для беззвучно пузырящегося «ля». Аквариума признанный уют, где слёз не льют и песен не поют, где в воздухе повисшая рука приобретает свойства плавника. Итак тебе, преодолевшей вид конечности сомкнувших нереид, из наших вод выпрастывая бровь, пишу о том, что холодеет кровь, что плотность боли площадь мозжечка переросла. Что память из зрачка не выколоть. Что боль, заткнувши рот, на внутренние органы орёт. 1970
Поговорим о категории взгляда. Фотопортрет Бродского, закрывшего лицо руками, сделал известный фотограф Михаил Лемхин, оставивший много снимков поэта. Человек закрывает глаза руками, когда устал или хочет отгородиться от внешнего мира, сменить картинку, буквально, как протереть стекла в автомобиле или очках. Либо же когда испытывает огромное горе, это особенно видно на фотографиях и видео людей, смотрящих на катастрофу, понимающих, что происходит непоправимое. Руки здесь – чисто физиологический, психологический барьер, дополнительный, помимо закрытых век, между собой и миром.
В этой же серии – ещё одно похожее изображение Бродского,
трущего глаза. Он словно отворачивается от света лампы
из абажура, который в экспозиции выставки расположен рядом и поэту принадлежал. Вспоминаются строки того же «Натюрморта»:
Когда опротивеет тьма,
тогда я заговорю.
Здесь же видим открытку, которая принадлежала Бродскому. Это репродукция автопортрета Анри Матисса из собрания Музея изящных искусств в Копенгагене. Матисс здесь тоже не случаен
– он возглавлял художественную группу фовистов, les fauves
по-французски – «дикие». Бродского в какой-то степени,
особенно в молодости, можно назвать диким, не похожим на других.
В этой же серии – ещё одно похожее изображение Бродского,
трущего глаза. Он словно отворачивается от света лампы
из абажура, который в экспозиции выставки расположен рядом и поэту принадлежал. Вспоминаются строки того же «Натюрморта»:
Когда опротивеет тьма,
тогда я заговорю.
Здесь же видим открытку, которая принадлежала Бродскому. Это репродукция автопортрета Анри Матисса из собрания Музея изящных искусств в Копенгагене. Матисс здесь тоже не случаен
– он возглавлял художественную группу фовистов, les fauves
по-французски – «дикие». Бродского в какой-то степени,
особенно в молодости, можно назвать диким, не похожим на других.
Поговорим о категории взгляда. Фотопортрет Бродского, закрывшего лицо руками, сделал известный фотограф Михаил Лемхин, оставивший много снимков поэта. Человек закрывает глаза руками, когда устал или хочет отгородиться от внешнего мира, сменить картинку, буквально, как протереть стекла в автомобиле или очках. Либо же когда испытывает огромное горе, это особенно видно на фотографиях и видео людей, смотрящих на катастрофу, понимающих, что происходит непоправимое. Руки здесь – чисто физиологический, психологический барьер, дополнительный, помимо закрытых век, между собой и миром.
В этой же серии – ещё одно похожее изображение Бродского, трущего глаза. Он словно отворачивается от света лампы из абажура, который в экспозиции выставки расположен рядом и поэту принадлежал. Вспоминаются строки того же «Натюрморта»:
Когда опротивеет тьма,
тогда я заговорю.
Здесь же видим открытку, которая принадлежала Бродскому. Это репродукция автопортрета Анри Матисса из собрания Музея изящных искусств в Копенгагене. Матисс здесь тоже не случаен – он возглавлял художественную группу фовистов, les fauves по-французски – «дикие». Бродского в какой-то степени, особенно в молодости, можно назвать диким, не похожим на других.
В этой же серии – ещё одно похожее изображение Бродского, трущего глаза. Он словно отворачивается от света лампы из абажура, который в экспозиции выставки расположен рядом и поэту принадлежал. Вспоминаются строки того же «Натюрморта»:
Когда опротивеет тьма,
тогда я заговорю.
Здесь же видим открытку, которая принадлежала Бродскому. Это репродукция автопортрета Анри Матисса из собрания Музея изящных искусств в Копенгагене. Матисс здесь тоже не случаен – он возглавлял художественную группу фовистов, les fauves по-французски – «дикие». Бродского в какой-то степени, особенно в молодости, можно назвать диким, не похожим на других.
Чтобы узнать об изображении больше, нажмите на него
Возможно, эта «дикость» слабо чувствуется по столь утончённой графике Бродского, которую вы увидите ниже. На первый взгляд, перед нами – спокойные пейзажи: виды садов, парков, скверов. Это 1960-е, естественно, ленинградский период, и запечатлены городские уголки. Но и с этими картинками не всё так просто, ведь сад в поэзии Бродского – не место романтической прогулки, а целый космос.
Первые строки «Божественной комедии» Данте, «Земную жизнь пройдя до половины, // Я очутился в сумрачном лесу», здесь важны. Мы хорошо понимаем это по саду Фонтанного Дома, главному символическому пространству музея. И вид из окон очень важен, как и ахматовские строки в «Поэме без героя»:
Смотрит в комнату старый клён,
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую чёрную руку,
Как за помощью тянет он.
Первые строки «Божественной комедии» Данте, «Земную жизнь пройдя до половины, // Я очутился в сумрачном лесу», здесь важны. Мы хорошо понимаем это по саду Фонтанного Дома, главному символическому пространству музея. И вид из окон очень важен, как и ахматовские строки в «Поэме без героя»:
Смотрит в комнату старый клён,
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую чёрную руку,
Как за помощью тянет он.
Возможно, эта «дикость» слабо чувствуется по столь утончённой графике Бродского, которую вы увидите ниже. На первый взгляд, перед нами – спокойные пейзажи: виды садов, парков, скверов. Это 1960-е, естественно, ленинградский период, и запечатлены городские уголки. Но и с этими картинками не всё так просто, ведь сад в поэзии Бродского – не место романтической прогулки, а целый космос.
Первые строки «Божественной комедии» Данте, «Земную жизнь пройдя до половины, // Я очутился в сумрачном лесу», здесь важны. Мы хорошо понимаем это по саду Фонтанного Дома, главному символическому пространству музея. И вид из окон очень важен, как и ахматовские строки в «Поэме без героя»:
Смотрит в комнату старый клён,
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую чёрную руку,
Как за помощью тянет он.
Первые строки «Божественной комедии» Данте, «Земную жизнь пройдя до половины, // Я очутился в сумрачном лесу», здесь важны. Мы хорошо понимаем это по саду Фонтанного Дома, главному символическому пространству музея. И вид из окон очень важен, как и ахматовские строки в «Поэме без героя»:
Смотрит в комнату старый клён,
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую чёрную руку,
Как за помощью тянет он.
Все сады, изображённые Бродским, – не райские кущи. Это начало фиксации «пейзажа, способного обойтись без меня». То есть, природа как место, где
бродят тени и воспоминания, самостоятельные по отношению к тебе.
Бродский любил замечательного шведского поэта Тумаса Транстрёмера
и посвятил ему два стихотворения. Одна из книг Транстрёмера называется «Воспоминания видят меня», и есть соответствующее стихотворение.
В нём поэт описывает сад:
Июньское утро, рано ещё просыпаться,
воспоминания видят меня, но поздно уже засыпать.
Я должен на волю, в зелень, полную
воспоминаний, и они провожают меня взглядом.
Их не видно, они слились воедино
с фоном, идеальные хамелеоны.
Они так близко, что я слышу, как они дышат,
хотя пение птиц оглушает.
Идеальная скандинавская интонация, которая была близка и Бродскому.
бродят тени и воспоминания, самостоятельные по отношению к тебе.
Бродский любил замечательного шведского поэта Тумаса Транстрёмера
и посвятил ему два стихотворения. Одна из книг Транстрёмера называется «Воспоминания видят меня», и есть соответствующее стихотворение.
В нём поэт описывает сад:
Июньское утро, рано ещё просыпаться,
воспоминания видят меня, но поздно уже засыпать.
Я должен на волю, в зелень, полную
воспоминаний, и они провожают меня взглядом.
Их не видно, они слились воедино
с фоном, идеальные хамелеоны.
Они так близко, что я слышу, как они дышат,
хотя пение птиц оглушает.
Идеальная скандинавская интонация, которая была близка и Бродскому.
Все сады, изображённые Бродским, – не райские кущи. Это начало фиксации «пейзажа, способного обойтись без меня». То есть, природа как место, где бродят тени и воспоминания, самостоятельные по отношению к тебе. Бродский любил замечательного шведского поэта Тумаса Транстрёмера и посвятил ему два стихотворения. Одна из книг Транстрёмера называется «Воспоминания видят меня», и есть соответствующее стихотворение. В нём поэт описывает сад:
Июньское утро, рано ещё просыпаться,
воспоминания видят меня, но поздно уже засыпать.
Я должен на волю, в зелень, полную
воспоминаний, и они провожают меня взглядом.
Их не видно, они слились воедино
с фоном, идеальные хамелеоны.
Они так близко, что я слышу, как они дышат,
хотя пение птиц оглушает.
Идеальная скандинавская интонация, которая была близка и Бродскому.
Июньское утро, рано ещё просыпаться,
воспоминания видят меня, но поздно уже засыпать.
Я должен на волю, в зелень, полную
воспоминаний, и они провожают меня взглядом.
Их не видно, они слились воедино
с фоном, идеальные хамелеоны.
Они так близко, что я слышу, как они дышат,
хотя пение птиц оглушает.
Идеальная скандинавская интонация, которая была близка и Бродскому.
Мы слишком много на себя берём, говоря, что это
мы вспоминаем (то есть, когда «я» становится субъектом).
Воспоминания сами видят, они сами на тебя смотрят, они дышат, они очень близко, и ты их слышишь
Мы слишком много на себя берём, говоря, что это мы вспоминаем (то есть, когда «я» становится субъектом). Воспоминания сами видят, они сами на тебя смотрят, они дышат, они очень близко, и ты их слышишь