Aqua vita nuova F. W. Шепчу «прощай» неведомо кому. Не призраку же, право, твоему, затем что он, поддакивать горазд, в ответ пустой ладони не подаст. И в этом как бы новая черта: триумф уже не голоса, но рта, как рыбой раскрываемого для беззвучно пузырящегося «ля». Аквариума признанный уют, где слёз не льют и песен не поют, где в воздухе повисшая рука приобретает свойства плавника. Итак тебе, преодолевшей вид конечности сомкнувших нереид, из наших вод выпрастывая бровь, пишу о том, что холодеет кровь, что плотность боли площадь мозжечка переросла. Что память из зрачка не выколоть. Что боль, заткнувши рот, на внутренние органы орёт. 1970
«Архитектура, мать развалин», – сформулировал Бродский, выросший в послевоенном Ленинграде. Городской пейзаж его детства напоминал гравюры Пиранези и римские руины – так поэт заразился «нормальным классицизмом».
Бродский сформировался в городе, воспитывающем чувство перспективы, и регулярно рисовал его в 1960-е: крыши, скверы, силуэты соборов. Каждый рисунок – снимок, причём редко репортажный.
Там был город, где, благодаря точности перспектив, было вдогонку бросаться зря, что-либо упустив.
Пространство города здесь – самодостаточный главный герой.
«Любая страна – всего лишь продолжение пространства», – утверждает поэт, лишённый возможности возвращения в родной пейзаж. Так приходит осознание твоей случайности на земле: «дыры в пейзаже» твоё отсутствие не сделает. И каков этот ландшафт, не так важно. В объективе Бродского и в собрании его открыток мы видим американские небоскрёбы, итальянские виллы, готические соборы, мексиканские памятники. Впитывающий эти виды зрачок встречается с пейзажем, «способным обойтись без меня».
«Архитектура, мать развалин», – сформулировал Бродский, выросший в послевоенном Ленинграде. Городской пейзаж его детства напоминал гравюры Пиранези и римские руины – так поэт заразился «нормальным классицизмом».
Бродский сформировался в городе, воспитывающем чувство перспективы, и регулярно рисовал его в 1960-е: крыши, скверы, силуэты соборов. Каждый рисунок – снимок, причём редко репортажный.
Там был город, где, благодаря точности перспектив, было вдогонку бросаться зря, что-либо упустив.
Пространство города здесь – самодостаточный главный герой.
«Любая страна – всего лишь продолжение пространства», – утверждает поэт, лишённый возможности возвращения в родной пейзаж. Так приходит осознание твоей случайности на земле: «дыры в пейзаже» твоё отсутствие не сделает. И каков этот ландшафт, не так важно. В объективе Бродского и в собрании его открыток мы видим американские небоскрёбы, итальянские виллы, готические соборы, мексиканские памятники. Впитывающий эти виды зрачок встречается с пейзажем, «способным обойтись без меня».
Чтобы узнать об изображении больше, нажмите на него
Вид на городские новостройки. Иосиф Бродский. Бумага, шариковая синяя ручка. 1972
Городские крыши и глава Спаса на Крови. Иосиф Бродский. Бумага, графитный карандаш. До 1972
Городские крыши. Иосиф Бродский. Бумага, графитный карандаш. До 1972
Городской вид с портиком. Иосиф Бродский. Бумага, синие чернила
Городской двор. Иосиф Бродский. Бумага, графитный карандаш. До 1972
Городской пейзаж с уличным фонарём. Иосиф Бродский. Бумага, графитный карандаш. До 1972
Городской пейзаж со Спасо-Преображенским собором. Иосиф Бродский. Бумага, гранитный и цветной карандаш. До 1972
Ленинградский двор зимой. Иосиф Бродский. Бумага, графитный карандаш. До 1972
Ленинградский дворик. Иосиф Бродский. Бумага, синие чернила. До 1972
Уголок городского двора. Иосиф Бродский. Бумага, графитный карандаш. До 1972
Вид на город из окна многоэтажного дома. Мехико. 1975. Фото Иосифа Бродского
Вид на город сверху. Мехико. 1975. Фото Иосифа Бродского
Вход в отель Caribe. Мексика, Мерида. 1975. Фото Барбары Спроул
Дублин. 1974. Фото Иосифа Бродского
Открытка, принадлежавшая Иосифу Бродскому. Самолёт, летящий над Манхэттеном. 1990
Вид на город из окна многоэтажного дома. Мехико. 1975. Фото Иосифа Бродского